Мойзес Наим - Конец власти. От залов заседаний до полей сражений, от церкви до государства. Почему управлять сегодня нужно иначе
Того же мнения придерживается бизнес-консультант и писатель Ян Бреммер, который вводит термин “Go: мировой порядок, при котором ни одна страна либо длительный союз стран не может взять на себя роль лидера”{370}.
И оба этих автора вторят Збигневу Бжезинскому, который утверждает, что “мы вступили в постгегемонистическую эру”, подразумевая под этим, что в ближайшем будущем ни одна из стран не сможет оркестровать мировой порядок в той степени, в которой это делали в прошлом некоторые из великих держав{371}.
Трудно со всем этим не согласиться, и в пятой главе мы разбирали те многочисленные силы, что объединяются против постоянного господства одной нации и государства. Но фокусируя оптику на национальном государстве – даже если мы доказываем, что ни одно из таких не сможет распоряжаться общемировыми делами, – мы нерезко видим другие силы, по-своему перекраивающие эти дела: упадок власти во внутренней политике, в бизнесе и в остальных сферах.
Усложнить жизнь “непроходимым упрощенцам”
Второе важное следствие такого анализа – наша возросшая уязвимость перед аморальными идеями и аморальными вождями. Одним словом, покинув лифт, нужно на все смотреть скептически, особенно на современную разновидность буркхардтовских “непроходимых упрощенцев”.
Упадок власти обильно удобряет почву для демагогов-провокаторов, которые, эксплуатируя разочарование людей власть имущими, обещают перемены и пользуются той неразберихой, которая начинается, когда появляется все больше действующих лиц, голосов и планов. Растерянность от перемен, которые приходят слишком быстро, слишком разрушительны и отменяют былую определенность и прежние способы решения задач – а это все последствия революций множества, мобильности и ментальности, – немало помогает деятелям с аморальными идеями. Крупные банкиры, что выдвигали под видом оригинальных решений порочные финансовые схемы, американские политики, обещавшие ликвидировать бюджетный дефицит, не поднимая налогов, и, на другом конце спектра, французский президент Франсуа Олланд, решивший обложить доходы богатых неслыханным налогом в 75 %, – это лишь несколько примеров. Апостолы информационных технологий, которые верят, что цифровые “примочки” сами по себе решат ныне не решаемые проблемы человечества, тоже склонны к излишне бравурным заявлениям и в итоге тоже оказываются “непроходимыми упрощенцами”.
Такие опасные демагоги обнаруживаются во всех областях жизни, о которых идет речь в этой книге: предприниматели и теоретики, утверждающие, что интернет-бизнесы с минимумом активов и скудными или нулевыми доходами должны оцениваться выше, чем “традиционные” компании с мощными активами и постоянным притоком средств; стратеги, обещавшие, что вторжение в Ирак будет вроде развлекательной прогулки, а захватчиков будут встречать как освободителей и что война “окупит себя” за счет высоких нефтяных доходов Ирака. Усама бен Ладен, “Аль-Каида”, “Талибан” и другие террористические движения тоже опираются на чудовищные упрощения, которые они сумели широко популяризировать. Обещания и прогнозы инспирированной Уго Чавесом “боливарианской революции” и, на другом полюсе, североамериканского Движения чаепития также коренятся в дикой примитивизации, не учитывающей ни уроков прошлого, ни даже просто объективных данных и научных свидетельств.
Разумеется, в демагогах, шарлатанах и продавцах воздуха нет ничего нового: история изобилует примерами, когда восхождение личности на вершину власти и пребывание там оборачивалось гибельными последствиями для народов. Новое – это среда, в которой “человеку с улицы” – в том числе носителю разрушительных идей – гораздо легче приобрести власть.
Отслеживать тех, кто стремится все упрощать, и не давать им той власти, которой они ищут, всегда было необходимо. И укрепление нашей способности – как индивидов и как общества, интеллектуальной и политической – обнаруживать таких среди нас еще более важно в мире, переживающем стремительные и ошеломительные перемены.
И для начала нужно принять новую реальность упадка власти и, как сказано, изменить характер наших рассуждений о ней. Не только и не столько в коридорах президентских дворцов, головных офисах корпораций и университетских аудиториях, сколько в разговорах у кулера, в дружеских беседах и за обеденным столом в семье.
Такие разговоры – незаменимый компонент политического климата, в котором будет неуютно непроходимым упрощенцам. Ведь, как точно замечает Фрэнсис Фукуяма, для искоренения ветократии, парализующей политический механизм, “главное, чтобы политические реформы опирались на движение масс, простых людей”{372}. Для этого, в свою очередь, необходимо вести дискуссию о том, как преодолеть негативные последствия упадка власти и перебраться на позитивную ветку нашей перевернутой подковы. Чтобы это произошло, необходимо решить сложнейшую задачу: демократические общества должны созреть до того, чтобы делегировать больше власти тем, кто ими правит. Это невозможно, если в обществе не вырастет доверие к этим людям. Что, конечно, само по себе еще труднее. Но без этого не обойтись.
Вернуть доверие
Хотя упадок власти затронул все области организованной человеческой деятельности, в некоторых сферах его последствия особенно устрашающи. Если директора и президенты корпораций теряют в способности диктовать свою волю и сохранять за собой полномочия, это не такая великая беда, как избранные руководители государств, парализованные ветократией.
На международном уровне этот паралич особенно зловещ. Глобальные проблемы множатся, а способность мирового сообщества их устранять стагнирует либо убывает. Иначе говоря, неспособность бизнесменов добиваться задуманного для нас всех несет меньшую угрозу, чем ситуация, когда главы государств и лидеры блоков и объединений обездвижены, словно Гулливеры, опутанные тысячами малых “микродержав”.
Когда вы последний раз слышали, чтобы крупная группа стран приняла какое-нибудь международное соглашение по некой острой проблеме? Лет десять назад, не меньше, а в каких-то отдельных важных аспектах период бездействия доходит до двадцати и даже тридцати лет. Неспособность европейских государств, которые по иронии судьбы уже подписали соглашения о распределенном управлении, совместно противостоять разрушительному кризису – это такое же красноречивое свидетельство паралича, как и неспособность мирового сообщества принять меры против выбросов парниковых газов, разогревающих планету. Или его неспособность остановить кровопролитие, например разразившееся в 2012 году в Сирии.
Запущенность болезни очевидна: с начала 1990-х, когда по миру распространились явления, вызванные глобализацией и революциями множества, мобильности и ментальности, необходимость в эффективном сотрудничестве на уровне государств резко возросла. Но возможности человечества не успевают за этими новыми потребностями. Важные многосторонние переговоры проваливаются, сроки упускаются, финансовые договоренности и обещания не уважаются, работа глохнет. Коллективная международная активность не достигла того уровня, который предлагался, а главное – того, который был необходим{373}.
Эти провалы не только изобличают хронический дефицит согласия между державами; по сути дела, это очередная яркая манифестация упадка власти. А какое отношение имеет ко всему этому утрата доверия? Неспособность политических лидеров успешно сотрудничать с соседями по планете связана с их шатким положением в своих странах. Правительства, не пользующиеся особым (или никаким) доверием, не могут заключать международные соглашения, ведь для этого часто требуется принимать обязательства, идти на уступки, компромиссы и даже жертвы, чего народ может и не позволить. Я не говорю, что мы должны давать тем, кто нами правит, карт-бланш и неограниченные полномочия: разумеется, неподконтрольная, неподотчетная и не уравновешенная сдерживающими силами власть опасна и неприемлема. Но следует при этом понимать, что, когда общество оказывается на нисходящей ветке подковы-графика, дополнительные ограничения власти правительственных институтов идут в конечном счете во вред всем нам. Восстановление доверия необходимо, чтобы ослабить эти ограничения и перевести в ту область графика, где общество от них выигрывает. Взрывной рост и усложнение сдержек и противовесов, опутывающих правительства демократических государств, – прямое следствие утраты доверия. В иных странах убывание доверия к правительству уже стало постоянной тенденцией. Вспомним наблюдения президента Фонда Карнеги Джессики Мэтьюз, которую мы цитировали в четвертой главе, говоря о революции ментальности: “[В США] каждый, кому меньше сорока, всю жизнь живет в стране, где большинство граждан не доверяют собственному национальному правительству делать то, что, по их мнению, нужно делать”{374}.
